На днях я вернулась из Калининграда, который всегда заочно воспринимала не только как важный университетский город, но и как место своеобразного философского паломничества из-за могилы Канта у стен кафедрального собора. О Канте можно и нужно много и долго говорить и писать, и все разговоры о нем для меня всегда освещаются мыслью, — даже не мыслью, а впечатлением, — о невероятной, удивительной любви Канта к человеку. В самом первом приближении это, разумеется, очевидно, — он сам сформулировал свой самый главный вопрос: «Что такое человек?». Не научный, а риторический ответ есть в конце его известной статьи «Ответ на вопрос «Что такое Просвещение?»», человек — это «...нечто большее, чем машина, сообразно его достоинству».
Своеобразным рефреном к этому ответу Канта отдается фраза из песни группы Sparks из альбома Balls, выпущенного ими в 2000 году, это песня «More than a Sex Machine» — «Больше, чем секс-машина».
Не знаю, что там имели в виду Рон и Рассел Мэйлы, в университете Лос-Анджелеса они изучали кинопроизводство, а не историю философии. Тем не менее, эти две мысли: «Человек — это больше, чем машина» Канта и «Я больше, чем секс-машина» группы Sparks звучат исторически своевременными, их надо встроить в контекст. В конце XVIII века очень нужно было заявить, что человек больше, чем машина, а в конце XX века, — что он больше, чем секс-машина.
Лично мне остается непонятным только, как вообще может быть что-то, что было бы больше, чем машина, но это уже другая тема.