*** Это шахтный ствол, это клеть дрожит. Это я спускаюсь, разинув рот, в горном деле тёмный, что антрацит, – услыхать струенье подземных вод. Нам – довольно Пруста среди зимы. Нам бы – лишь боярышника кусты... Но придём к шахтёрам – просить взаймы, исчерпав лексические пласты. Чтоб, когда им скажут: «Всему хана. Трепыхаться дальше – какой резон?», – коногонки луч натыкался на запредельный угольный горизонт. Это мой Вергилий, седой шахтёр, сапогами чавкая, месит грязь, воспевая лаву и транспортёр, лишь мужскою рифмою обходясь. Горнякам знаком ядовитый газ и взрывная взвесь распирает грудь. Я хотел бы с ними нащупать лаз, ускользнуть отсюда – куда-нибудь. И когда всё станет огнём гореть, их чумазый ангел проявит прыть – на поверхность где-то поднимут клеть: ...и цветёт боярышник, так и быть
* Шахтёрский город – поперёк пути кривого из отмороженных варяг в худые греки. Как всё запущено, дружок, как всё хреново. И дым отечества теперь – не слаще редьки. Ещё не убраны поля, но одиноко, – как если убраны уже. Скудеет личность. Зато капустные ряды – само барокко. Зато горняцкая среда – сама тактичность. ___ Я брёл по штрекам и сигал с каких-то сходней, – где люциферовым огнём грозит разруха, сочится гибельный метан из преисподней и мечет чёрную икру земное брюхо. Я окончательно догнал: течёт недаром конвейер угольный одним привычным руслом, – когда в чистилище стоял, объятый паром, и кафель брал меня в расчёт – с мерцаньем тусклым. И хохотали мужики в шахтёрской бане. Им всё равно – что Элиот, что Эзра Паунд – и не приходится слова искать в кармане. А забухать – хоть в огород, хоть в андеграунд. Нам станет всем не до бумаг и фотографий, когда степные города сойдут на убыль. ...И неразборчивый портрет впечатан в кафель, как древний папоротник был впечатан в уголь.
Трубный завод Разливы технических вод. Напутственный пар теплотрассы. Стоял себе трубный завод. На практику шли лоботрясы. Стоял, как последний редут. Злорадствовал голос из хора, что варвары скоро придут – и трудно представить, как скоро! С провинции спрос невелик. Теперь и не вспомнится толком, когда этот трубный возник в степи за шахтёрским посёлком. Казалось, он выдержит всех. Подробности давят на жалость. В громадный формовочный цех подшефная школа вмещалась. Пригодный для выпуска труб железобетонных конструкций, пейзаж убедительно груб – другие детали сотрутся… И где протекает Коцит, и что нам проблемы Гекубы, – донецкая степь насвистит в железобетонные трубы. На этом имперском ветру, когда разлетаются карты, сидят и играют в буру, к трубе прислонясь, практиканты. Сидят и не знают утрат печальней, чем гибель Патрокла… Густой многослойный закат цехам размалёвывал стёкла. Такой был простор и размах, такая случалась фактура, что юность – на птичьих правах – чихала на бредни авгура: о жутких размерах трубы и в ней заседавших подростках; о дальнем прицеле судьбы, грядущих её отголосках. * Стоял, никому не мешал, но вынесен был подчистую… Кто мыслил: «кирпич и металл исчезли, а я существую», – тому и поставят на вид, насколько Юпитер рассержен, когда арматура торчит наглядней, чем внутренний стержень.
Пейзаж назидательно строг. За лишнее слово удавят. Разруха подводит итог. Быльём зарастает фундамент. Плацдарм для обильного зла и варварских скудных наречий. Наверное, карта легла не так, как положено лечь ей. Не самый смертельный исход: развалины, рвы, арматура – летейских ландшафтов штрихкод, суровая правда авгура. Очки торопливо протру: на фоне закатной полоски, к трубе прислонившись, в буру играют всё те же подростки…
*** Это шахтный ствол, это клеть дрожит. Это я спускаюсь, разинув рот, в горном деле тёмный, что антрацит, – услыхать струенье подземных вод. Нам – довольно Пруста среди зимы. Нам бы – лишь боярышника кусты... Но придём к шахтёрам – просить взаймы, исчерпав лексические пласты. Чтоб, когда им скажут: «Всему хана. Трепыхаться дальше – какой резон?», – коногонки луч натыкался на запредельный угольный горизонт. Это мой Вергилий, седой шахтёр, сапогами чавкая, месит грязь, воспевая лаву и транспортёр, лишь мужскою рифмою обходясь. Горнякам знаком ядовитый газ и взрывная взвесь распирает грудь. Я хотел бы с ними нащупать лаз, ускользнуть отсюда – куда-нибудь. И когда всё станет огнём гореть, их чумазый ангел проявит прыть – на поверхность где-то поднимут клеть: ...и цветёт боярышник, так и быть
* Шахтёрский город – поперёк пути кривого из отмороженных варяг в худые греки. Как всё запущено, дружок, как всё хреново. И дым отечества теперь – не слаще редьки. Ещё не убраны поля, но одиноко, – как если убраны уже. Скудеет личность. Зато капустные ряды – само барокко. Зато горняцкая среда – сама тактичность. ___ Я брёл по штрекам и сигал с каких-то сходней, – где люциферовым огнём грозит разруха, сочится гибельный метан из преисподней и мечет чёрную икру земное брюхо. Я окончательно догнал: течёт недаром конвейер угольный одним привычным руслом, – когда в чистилище стоял, объятый паром, и кафель брал меня в расчёт – с мерцаньем тусклым. И хохотали мужики в шахтёрской бане. Им всё равно – что Элиот, что Эзра Паунд – и не приходится слова искать в кармане. А забухать – хоть в огород, хоть в андеграунд. Нам станет всем не до бумаг и фотографий, когда степные города сойдут на убыль. ...И неразборчивый портрет впечатан в кафель, как древний папоротник был впечатан в уголь.
Трубный завод Разливы технических вод. Напутственный пар теплотрассы. Стоял себе трубный завод. На практику шли лоботрясы. Стоял, как последний редут. Злорадствовал голос из хора, что варвары скоро придут – и трудно представить, как скоро! С провинции спрос невелик. Теперь и не вспомнится толком, когда этот трубный возник в степи за шахтёрским посёлком. Казалось, он выдержит всех. Подробности давят на жалость. В громадный формовочный цех подшефная школа вмещалась. Пригодный для выпуска труб железобетонных конструкций, пейзаж убедительно груб – другие детали сотрутся… И где протекает Коцит, и что нам проблемы Гекубы, – донецкая степь насвистит в железобетонные трубы. На этом имперском ветру, когда разлетаются карты, сидят и играют в буру, к трубе прислонясь, практиканты. Сидят и не знают утрат печальней, чем гибель Патрокла… Густой многослойный закат цехам размалёвывал стёкла. Такой был простор и размах, такая случалась фактура, что юность – на птичьих правах – чихала на бредни авгура: о жутких размерах трубы и в ней заседавших подростках; о дальнем прицеле судьбы, грядущих её отголосках. * Стоял, никому не мешал, но вынесен был подчистую… Кто мыслил: «кирпич и металл исчезли, а я существую», – тому и поставят на вид, насколько Юпитер рассержен, когда арматура торчит наглядней, чем внутренний стержень.
Пейзаж назидательно строг. За лишнее слово удавят. Разруха подводит итог. Быльём зарастает фундамент. Плацдарм для обильного зла и варварских скудных наречий. Наверное, карта легла не так, как положено лечь ей. Не самый смертельный исход: развалины, рвы, арматура – летейских ландшафтов штрихкод, суровая правда авгура. Очки торопливо протру: на фоне закатной полоски, к трубе прислонившись, в буру играют всё те же подростки…
Concise There have been several contributions to the group with members posting voice notes of screaming, yelling, groaning, and wailing in different rhythms and pitches. Calling out the “degenerate” community or the crypto obsessives that engage in high-risk trading, Co-founder of NFT renting protocol Rentable World emiliano.eth shared this group on his Twitter. He wrote: “hey degen, are you stressed? Just let it out all out. Voice only tg channel for screaming”. The court said the defendant had also incited people to commit public nuisance, with messages calling on them to take part in rallies and demonstrations including at Hong Kong International Airport, to block roads and to paralyse the public transportation system. Various forms of protest promoted on the messaging platform included general strikes, lunchtime protests and silent sit-ins. Polls best-secure-messaging-apps-shutterstock-1892950018.jpg
from us
