Рембодлер

Когда я учился на первом курсе университета, мне часто попадались эссе или колонки в российских медиа о культуре, где авторы периодически упоминали «простых» или «обычных» людей. Не было никаких сносок, поэтому непонятно, кого конкретно подразумевали авторы, но не покидало чувство, что меня. Это было неприятное чувство.

Я жил в рабочем районе Челябинска, подрабатывал вечерами барменом, никак в интеллектуальной жизни не участвовал. С другой стороны, мне были близки идеи этих колумнистов, я улавливал в их текстах цитаты из книг — я тоже их читал, со страниц журналов и соцсетей авторы обращались именно ко мне, как будто расчищая место рядом с собой в их кругу. А простые люди — это не я, это совершенно другие люди. Очень похожие на моих друзей.

Мои друзья не читали культурологических эссе, играли в Фифу и слушали группы типа Крематорий или Пикник — все сходится. Я попытался ненавязчиво, чтобы не обидеть, все-таки друзья, донести до них эту мысль — что они «простые» люди, а я нет. Им это не понравилось. «Ты сам подпеваешь песню про мусорный ветер, когда я играю ее на гитаре», — некстати вспомнил один из них.

Простые люди — это те, у кого промыты мозги, ответили мои друзья: «Обязательный критерий — просмотр зомбоящика, а мы новости узнаем из интернета», — сказали они, показав свои чистые ладони. Под это описание больше подходят наши родственники, или, например, Коля Болотов — у него в комнате в общаге телевизор стоит. А еще Болотов из Еткуля, где вообще нет благоустройства, добавили друзья.

В этом был резон, поэтому стоило поговорить с Болотовым. Подходить к нему с тезисом, что он масса, а мы нет, стоило вдвойне осторожнее: это был здоровяк под два метра ростом, не разобравшись, что к чему, он мог и навалять (любовь к силовым тренировкам тоже очень смахивала на критерий «простого» человека). Когда мы встретили Колю, его голова была вся в гематомах и нарывах — она была похожа на волейбольный мяч неправильной геометрии — на волейбольный мяч с грыжей. Накануне был день Морфлота или ВДВ, и Коля сделал замечание распоясавшимся дембелям, за что и поплатился. Он был в расстроенных чувствах, поэтому мы не стали его расстраивать еще больше. Опять-таки, если Коля не нашел общий язык с десантурой, то, может, он и не совсем простой человек. Ведь кто-кто, а десантники наверняка те самые «простые люди». Не может же быть иначе.

Читаю книгу «Восстание элит и предательство демократии» Кристофера Лэша где тоже много про высокомерие. Лэш обвиняет новые элиты (книга вышла в 1995 году) в том, что они выступают против «срединной Америки». В их понимании это «народ технологически отсталый; политически реакционный; с моралью, подавляющей половой инстинкт; самоуверенный и самодовольный, плоский и пошлый». Элиты предают демократию, говорит Лэш, она требует живого обмена идеями и мнениями. Идеи же, как и собственность, должны распределяться как можно более широко. Но элиты скептически относятся к потенциальной способности граждан участвовать в содержательной дискуссии.

Мысль, конечно, не новая, но лишний раз записать точно не будет бесполезным. По Лэшу, угроза для демократии даже не в неравенстве доходов, а в том, что эти доходы отрывают элит от реальной жизни. Между элитами и неэлитами — эстетические и культурные пропасти. Элиты не пытаются навязать свою позицию большинству, они используют свои ресурсы, чтобы создать параллельный мир и никого туда не пускать.

В свежем интервью The Financial Times писатель Мишель Уэльбек объясняет рост популярности правой идеологии во Франции: «Иммиграция. И элиты полные презрения.

Элиты, говорит Уэльбек, думают о людях как о плуках (la plouc — уничижительный термин, «провинциал», «деревенщина» — прим.). «В Америке эквивалент — hillbilly». «Вам на самом деле нравятся hillbilly?»,— спрашивает журналистка FT. Уэльбек выдерживает паузу, чтобы подумать. «Да», — наконец говорит он, уточняя, что у него нет друзей среди этой категории. «Я верен своему классу».

www.tgoop.com/rembodlery/558

2.0K viewsSep 16 at 09:20

Когда я учился на первом курсе университета, мне часто попадались эссе или колонки в российских медиа о культуре, где авторы периодически упоминали «простых» или «обычных» людей. Не было никаких сносок, поэтому непонятно, кого конкретно подразумевали авторы, но не покидало чувство, что меня. Это было неприятное чувство.

Я жил в рабочем районе Челябинска, подрабатывал вечерами барменом, никак в интеллектуальной жизни не участвовал. С другой стороны, мне были близки идеи этих колумнистов, я улавливал в их текстах цитаты из книг — я тоже их читал, со страниц журналов и соцсетей авторы обращались именно ко мне, как будто расчищая место рядом с собой в их кругу. А простые люди — это не я, это совершенно другие люди. Очень похожие на моих друзей.

Мои друзья не читали культурологических эссе, играли в Фифу и слушали группы типа Крематорий или Пикник — все сходится. Я попытался ненавязчиво, чтобы не обидеть, все-таки друзья, донести до них эту мысль — что они «простые» люди, а я нет. Им это не понравилось. «Ты сам подпеваешь песню про мусорный ветер, когда я играю ее на гитаре», — некстати вспомнил один из них.

Простые люди — это те, у кого промыты мозги, ответили мои друзья: «Обязательный критерий — просмотр зомбоящика, а мы новости узнаем из интернета», — сказали они, показав свои чистые ладони. Под это описание больше подходят наши родственники, или, например, Коля Болотов — у него в комнате в общаге телевизор стоит. А еще Болотов из Еткуля, где вообще нет благоустройства, добавили друзья.

В этом был резон, поэтому стоило поговорить с Болотовым. Подходить к нему с тезисом, что он масса, а мы нет, стоило вдвойне осторожнее: это был здоровяк под два метра ростом, не разобравшись, что к чему, он мог и навалять (любовь к силовым тренировкам тоже очень смахивала на критерий «простого» человека). Когда мы встретили Колю, его голова была вся в гематомах и нарывах — она была похожа на волейбольный мяч неправильной геометрии — на волейбольный мяч с грыжей. Накануне был день Морфлота или ВДВ, и Коля сделал замечание распоясавшимся дембелям, за что и поплатился. Он был в расстроенных чувствах, поэтому мы не стали его расстраивать еще больше. Опять-таки, если Коля не нашел общий язык с десантурой, то, может, он и не совсем простой человек. Ведь кто-кто, а десантники наверняка те самые «простые люди». Не может же быть иначе.

Читаю книгу «Восстание элит и предательство демократии» Кристофера Лэша где тоже много про высокомерие. Лэш обвиняет новые элиты (книга вышла в 1995 году) в том, что они выступают против «срединной Америки». В их понимании это «народ технологически отсталый; политически реакционный; с моралью, подавляющей половой инстинкт; самоуверенный и самодовольный, плоский и пошлый». Элиты предают демократию, говорит Лэш, она требует живого обмена идеями и мнениями. Идеи же, как и собственность, должны распределяться как можно более широко. Но элиты скептически относятся к потенциальной способности граждан участвовать в содержательной дискуссии.

Мысль, конечно, не новая, но лишний раз записать точно не будет бесполезным. По Лэшу, угроза для демократии даже не в неравенстве доходов, а в том, что эти доходы отрывают элит от реальной жизни. Между элитами и неэлитами — эстетические и культурные пропасти. Элиты не пытаются навязать свою позицию большинству, они используют свои ресурсы, чтобы создать параллельный мир и никого туда не пускать.

В свежем интервью The Financial Times писатель Мишель Уэльбек объясняет рост популярности правой идеологии во Франции: «Иммиграция. И элиты полные презрения.

Элиты, говорит Уэльбек, думают о людях как о плуках (la plouc — уничижительный термин, «провинциал», «деревенщина» — прим.). «В Америке эквивалент — hillbilly». «Вам на самом деле нравятся hillbilly?»,— спрашивает журналистка FT. Уэльбек выдерживает паузу, чтобы подумать. «Да», — наконец говорит он, уточняя, что у него нет друзей среди этой категории. «Я верен своему классу».

BY Рембодлер