КАМЮ И РУССКИЙ 1905
Кинокритик Линда Журавлёва подарила мне прижизненное издание пьесы Камю "Праведники"(1949). Что я хочу сказать? Спросите меня в 2010 году, близок ли мне экзистенциализм — я точно скажу "нет". Никогда не был последователем Фёдора Гиренка, но его тезис, что экзистенциальная философия — эксплуатация аффективной жизни человека, был мне вполне близок. Мне казалось, что в будущем мы, философы, окончательно себя растворим либо в плоских онтологиях, либо в логических исследованиях, либо будем продолжать заниматься социальной критикой пост-мета-потом-структурализма. Говорить за других не могу, но по моим ощущениям — эпоха стала куда ближе к Камю, чем к Деррида (хотя, если говорить про Фуко и Делёза, то оба француза до сих пор рифмуются с современностью).
1905 год — замечательный во всех смыслах. Общество ещё не знало, что его ждёт впереди. Год фантазий и революционного пожара. 1917 — уже куда ближе к безумию, в котором революционное и реакционное смешалось в единый человеческий фарш. Камю — не лох. Он понимал, что один из источников развития европейского экзистенциализма — исторический драматизм культуры, которая находится на сломе эпох.
Нечаевское дело уже позади, и теперь, когда нигилизму стали противопоставлять иные проекты нравственности (от иммортализма до революционной этики), политический террор превратился в испытание — человечеству нужно было понять, готово ли оно принять ужас как норму и допустить, что светлое будущее действительно требует не просто крови, а демонстративных убийств. На юге Российской империи горят усадьбы, крестьяне жгут помещичьи угодья, а в столице молодые эсеры замышляют наверное самую смелую акцию революционного террора после смерти Александра II и серии атак на Александра III — убийство князя Сергея Александровича.
К 1949 году Камю уже успел вдохновиться Львом Шестовым, прочитать прозу Бориса Савинкова и впитать в себя вайб персонализма Бердяева, Мунье и тусовки журнала «Esprit». 15 декабря состоялась театральная премьера в Theâtre Hebertot. Серджио Реджани, сыгравший Ивана Каляева, в последующем объявит себя сторонником ультра-левых взглядов и будет по полной участвовать в событиях "Красного мая" 1968 года в Париже. 1968 — не 1905, поэтому дальше потасовки с полицией дело не пошло.
Ну а с Камю вы всё и так знаете. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить? Есть русский мужской ответ: посмотрим, поглядим, ну как пойдёт, поживём-увидим.
Кинокритик Линда Журавлёва подарила мне прижизненное издание пьесы Камю "Праведники"(1949). Что я хочу сказать? Спросите меня в 2010 году, близок ли мне экзистенциализм — я точно скажу "нет". Никогда не был последователем Фёдора Гиренка, но его тезис, что экзистенциальная философия — эксплуатация аффективной жизни человека, был мне вполне близок. Мне казалось, что в будущем мы, философы, окончательно себя растворим либо в плоских онтологиях, либо в логических исследованиях, либо будем продолжать заниматься социальной критикой пост-мета-потом-структурализма. Говорить за других не могу, но по моим ощущениям — эпоха стала куда ближе к Камю, чем к Деррида (хотя, если говорить про Фуко и Делёза, то оба француза до сих пор рифмуются с современностью).
1905 год — замечательный во всех смыслах. Общество ещё не знало, что его ждёт впереди. Год фантазий и революционного пожара. 1917 — уже куда ближе к безумию, в котором революционное и реакционное смешалось в единый человеческий фарш. Камю — не лох. Он понимал, что один из источников развития европейского экзистенциализма — исторический драматизм культуры, которая находится на сломе эпох.
Нечаевское дело уже позади, и теперь, когда нигилизму стали противопоставлять иные проекты нравственности (от иммортализма до революционной этики), политический террор превратился в испытание — человечеству нужно было понять, готово ли оно принять ужас как норму и допустить, что светлое будущее действительно требует не просто крови, а демонстративных убийств. На юге Российской империи горят усадьбы, крестьяне жгут помещичьи угодья, а в столице молодые эсеры замышляют наверное самую смелую акцию революционного террора после смерти Александра II и серии атак на Александра III — убийство князя Сергея Александровича.
К 1949 году Камю уже успел вдохновиться Львом Шестовым, прочитать прозу Бориса Савинкова и впитать в себя вайб персонализма Бердяева, Мунье и тусовки журнала «Esprit». 15 декабря состоялась театральная премьера в Theâtre Hebertot. Серджио Реджани, сыгравший Ивана Каляева, в последующем объявит себя сторонником ультра-левых взглядов и будет по полной участвовать в событиях "Красного мая" 1968 года в Париже. 1968 — не 1905, поэтому дальше потасовки с полицией дело не пошло.
Ну а с Камю вы всё и так знаете. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить? Есть русский мужской ответ: посмотрим, поглядим, ну как пойдёт, поживём-увидим.
tgoop.com/sadrussianphilosphy/566
Create:
Last Update:
Last Update:
КАМЮ И РУССКИЙ 1905
Кинокритик Линда Журавлёва подарила мне прижизненное издание пьесы Камю "Праведники"(1949). Что я хочу сказать? Спросите меня в 2010 году, близок ли мне экзистенциализм — я точно скажу "нет". Никогда не был последователем Фёдора Гиренка, но его тезис, что экзистенциальная философия — эксплуатация аффективной жизни человека, был мне вполне близок. Мне казалось, что в будущем мы, философы, окончательно себя растворим либо в плоских онтологиях, либо в логических исследованиях, либо будем продолжать заниматься социальной критикой пост-мета-потом-структурализма. Говорить за других не могу, но по моим ощущениям — эпоха стала куда ближе к Камю, чем к Деррида (хотя, если говорить про Фуко и Делёза, то оба француза до сих пор рифмуются с современностью).
1905 год — замечательный во всех смыслах. Общество ещё не знало, что его ждёт впереди. Год фантазий и революционного пожара. 1917 — уже куда ближе к безумию, в котором революционное и реакционное смешалось в единый человеческий фарш. Камю — не лох. Он понимал, что один из источников развития европейского экзистенциализма — исторический драматизм культуры, которая находится на сломе эпох.
Нечаевское дело уже позади, и теперь, когда нигилизму стали противопоставлять иные проекты нравственности (от иммортализма до революционной этики), политический террор превратился в испытание — человечеству нужно было понять, готово ли оно принять ужас как норму и допустить, что светлое будущее действительно требует не просто крови, а демонстративных убийств. На юге Российской империи горят усадьбы, крестьяне жгут помещичьи угодья, а в столице молодые эсеры замышляют наверное самую смелую акцию революционного террора после смерти Александра II и серии атак на Александра III — убийство князя Сергея Александровича.
К 1949 году Камю уже успел вдохновиться Львом Шестовым, прочитать прозу Бориса Савинкова и впитать в себя вайб персонализма Бердяева, Мунье и тусовки журнала «Esprit». 15 декабря состоялась театральная премьера в Theâtre Hebertot. Серджио Реджани, сыгравший Ивана Каляева, в последующем объявит себя сторонником ультра-левых взглядов и будет по полной участвовать в событиях "Красного мая" 1968 года в Париже. 1968 — не 1905, поэтому дальше потасовки с полицией дело не пошло.
Ну а с Камю вы всё и так знаете. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить? Есть русский мужской ответ: посмотрим, поглядим, ну как пойдёт, поживём-увидим.
Кинокритик Линда Журавлёва подарила мне прижизненное издание пьесы Камю "Праведники"(1949). Что я хочу сказать? Спросите меня в 2010 году, близок ли мне экзистенциализм — я точно скажу "нет". Никогда не был последователем Фёдора Гиренка, но его тезис, что экзистенциальная философия — эксплуатация аффективной жизни человека, был мне вполне близок. Мне казалось, что в будущем мы, философы, окончательно себя растворим либо в плоских онтологиях, либо в логических исследованиях, либо будем продолжать заниматься социальной критикой пост-мета-потом-структурализма. Говорить за других не могу, но по моим ощущениям — эпоха стала куда ближе к Камю, чем к Деррида (хотя, если говорить про Фуко и Делёза, то оба француза до сих пор рифмуются с современностью).
1905 год — замечательный во всех смыслах. Общество ещё не знало, что его ждёт впереди. Год фантазий и революционного пожара. 1917 — уже куда ближе к безумию, в котором революционное и реакционное смешалось в единый человеческий фарш. Камю — не лох. Он понимал, что один из источников развития европейского экзистенциализма — исторический драматизм культуры, которая находится на сломе эпох.
Нечаевское дело уже позади, и теперь, когда нигилизму стали противопоставлять иные проекты нравственности (от иммортализма до революционной этики), политический террор превратился в испытание — человечеству нужно было понять, готово ли оно принять ужас как норму и допустить, что светлое будущее действительно требует не просто крови, а демонстративных убийств. На юге Российской империи горят усадьбы, крестьяне жгут помещичьи угодья, а в столице молодые эсеры замышляют наверное самую смелую акцию революционного террора после смерти Александра II и серии атак на Александра III — убийство князя Сергея Александровича.
К 1949 году Камю уже успел вдохновиться Львом Шестовым, прочитать прозу Бориса Савинкова и впитать в себя вайб персонализма Бердяева, Мунье и тусовки журнала «Esprit». 15 декабря состоялась театральная премьера в Theâtre Hebertot. Серджио Реджани, сыгравший Ивана Каляева, в последующем объявит себя сторонником ультра-левых взглядов и будет по полной участвовать в событиях "Красного мая" 1968 года в Париже. 1968 — не 1905, поэтому дальше потасовки с полицией дело не пошло.
Ну а с Камю вы всё и так знаете. Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить? Есть русский мужской ответ: посмотрим, поглядим, ну как пойдёт, поживём-увидим.
BY Безутешная русская философия
Share with your friend now:
tgoop.com/sadrussianphilosphy/566