NUMINOSUM

​​#философия
В 2011 г. в ходе работы над конспектами по генезису античного философского дискурса я часто обращался к гимнам древнегреческого поэта Пиндара (V в. до н.э.) и заметил там множество параллелей — лексемных, формульных, образных — с ведийской поэзией. Конечно, это не открытие, так как по теме уже имелись работы В. Н. Топорова. Однако особенно интересным мне показался тот факт, что есть кое-какие параллели с древнеиндийской (и, вероятно, индоевропейской) концепцией «поэтической истины» (о ней писал в статье «Об индоевропейском мировидении»). Я выписал и разобрал все соответствующие контексты у Пиндара и другого лирического поэта Вакхилида, а затем соотнес все это с ранним употреблением понятия aletheia «истина» у греков, в результате чего родилась статья «О понятии aletheia в древнегреческой лирике». Надеюсь, она войдет в мою книгу по индоевропейцам.

В статье я реконструирую единый поэтический мотив, стоящий за употреблением понятия истины (и смежных слов) у лириков, — мотив истины-славы, побеждающей время и сохраняющей великое дело героя (или бога) в памяти потомков (а в какому-то смысле и «жизнь» героя). Истина побеждает забвение, поэтому она «незабвенна», a-lethes. Одна из вещей, которая подробно рассматривается в статье, это этимология слова aletheia и ее связь с контекстами сокрытия / забвения. Анализируя литературу по теме, я наткнулся на концепцию, согласно которой Пиндар был близок к орфическому движению, а через это на уже упоминавшуюся выше книжку А. Бернабе по Золотым табличкам — «Instructions for the Netherworld. The Orphic Gold Tablets (2008)». Тексты из Золотых табличек позволяют связать «незабвенность» истины и дихотомию памяти / забвения, а также, вероятно, проясняют соответствующую платоновскую концепцию «припоминания», anamnesis. Правда, это не объяснение самой этимологической мотивировки истины как «незабвенности», но, скорее, частный случай обыгрывания формы древнегреческого слова.

В Золотых табличках часто повторяется следующий сюжет. Душа после смерти попадает в Аид, где она видит два источника. Из одного источника (возле него обычно стоит белый кипарис) пьют души умерших, которые далее «нисходят», т. е. перерождаются. Оттуда пить не рекомендуется. Нужно найти второй источник, вытекающий из озера Памяти (Мнемозины). Возле него будут стоять стражи, которые спросят душу о том, кто она такая. Нужно ответить «истину» (aletheia, «незабвенное») в виде тайной формулы, обычно начинающейся со слов «Я сын Земли и звездного Неба…». После этого стражи должны пропустить душу, и она сможет испить из источника Памяти, преодолев забвение (lethe). Тем самым прерывается цикл перерождений, и душа направляется по «истинному пути» посвященных и вакхантов.

Бернабе предлагает видеть в этой «незабвенной» истине тайную формулу, которую посвященный получает при инициации и после смерти воспроизводит перед стражами. Между этим описанием и текстами греческих поэтов и философов раннего периода имеется множество других параллелей. Например, в поэме Парменида говорится о «пути Истины», тот же оборот используется в поэме Эмпедокла (оба философа, предположительно, связаны с орфизмом и пифагорейством). Что касается Пиндара, то его связь с орфизмом по-прежнему остается предметом дискуссий. Так, в недавней статье резюмированы аргументы «за»: во-первых, описываемые Пиндаром посмертные пути душ повторяют те же пути из Золотых табличек; во-вторых, он обращается к орфическому образу «незабвенных» вод Мнемозины; в-третьих, ему знаком миф о Дионисе-Загрее, считавшийся у орфиков тайным; в-четвертых, он использует орфические эпитеты в отношении отдельных богов, например в отношении бога Хроноса (Времени). Можно предположить, что Пиндар был посвящен в орфизм — в таком случае его оды хорошо прочитываются именно как попытка соединить гомеровский пласт греческой религии с относительно новыми орфическими учениями. Сама функция лирического поэта тогда может пониматься как «сотериологическая» для души прославляемого — о чем я и пишу в статье.

www.tgoop.com/sergey_boroday/1142

957 viewsAug 30 at 12:25

​​#философия
В 2011 г. в ходе работы над конспектами по генезису античного философского дискурса я часто обращался к гимнам древнегреческого поэта Пиндара (V в. до н.э.) и заметил там множество параллелей — лексемных, формульных, образных — с ведийской поэзией. Конечно, это не открытие, так как по теме уже имелись работы В. Н. Топорова. Однако особенно интересным мне показался тот факт, что есть кое-какие параллели с древнеиндийской (и, вероятно, индоевропейской) концепцией «поэтической истины» (о ней писал в статье «Об индоевропейском мировидении»). Я выписал и разобрал все соответствующие контексты у Пиндара и другого лирического поэта Вакхилида, а затем соотнес все это с ранним употреблением понятия aletheia «истина» у греков, в результате чего родилась статья «О понятии aletheia в древнегреческой лирике». Надеюсь, она войдет в мою книгу по индоевропейцам.

В статье я реконструирую единый поэтический мотив, стоящий за употреблением понятия истины (и смежных слов) у лириков, — мотив истины-славы, побеждающей время и сохраняющей великое дело героя (или бога) в памяти потомков (а в какому-то смысле и «жизнь» героя). Истина побеждает забвение, поэтому она «незабвенна», a-lethes. Одна из вещей, которая подробно рассматривается в статье, это этимология слова aletheia и ее связь с контекстами сокрытия / забвения. Анализируя литературу по теме, я наткнулся на концепцию, согласно которой Пиндар был близок к орфическому движению, а через это на уже упоминавшуюся выше книжку А. Бернабе по Золотым табличкам — «Instructions for the Netherworld. The Orphic Gold Tablets (2008)». Тексты из Золотых табличек позволяют связать «незабвенность» истины и дихотомию памяти / забвения, а также, вероятно, проясняют соответствующую платоновскую концепцию «припоминания», anamnesis. Правда, это не объяснение самой этимологической мотивировки истины как «незабвенности», но, скорее, частный случай обыгрывания формы древнегреческого слова.

В Золотых табличках часто повторяется следующий сюжет. Душа после смерти попадает в Аид, где она видит два источника. Из одного источника (возле него обычно стоит белый кипарис) пьют души умерших, которые далее «нисходят», т. е. перерождаются. Оттуда пить не рекомендуется. Нужно найти второй источник, вытекающий из озера Памяти (Мнемозины). Возле него будут стоять стражи, которые спросят душу о том, кто она такая. Нужно ответить «истину» (aletheia, «незабвенное») в виде тайной формулы, обычно начинающейся со слов «Я сын Земли и звездного Неба…». После этого стражи должны пропустить душу, и она сможет испить из источника Памяти, преодолев забвение (lethe). Тем самым прерывается цикл перерождений, и душа направляется по «истинному пути» посвященных и вакхантов.

Бернабе предлагает видеть в этой «незабвенной» истине тайную формулу, которую посвященный получает при инициации и после смерти воспроизводит перед стражами. Между этим описанием и текстами греческих поэтов и философов раннего периода имеется множество других параллелей. Например, в поэме Парменида говорится о «пути Истины», тот же оборот используется в поэме Эмпедокла (оба философа, предположительно, связаны с орфизмом и пифагорейством). Что касается Пиндара, то его связь с орфизмом по-прежнему остается предметом дискуссий. Так, в недавней статье резюмированы аргументы «за»: во-первых, описываемые Пиндаром посмертные пути душ повторяют те же пути из Золотых табличек; во-вторых, он обращается к орфическому образу «незабвенных» вод Мнемозины; в-третьих, ему знаком миф о Дионисе-Загрее, считавшийся у орфиков тайным; в-четвертых, он использует орфические эпитеты в отношении отдельных богов, например в отношении бога Хроноса (Времени). Можно предположить, что Пиндар был посвящен в орфизм — в таком случае его оды хорошо прочитываются именно как попытка соединить гомеровский пласт греческой религии с относительно новыми орфическими учениями. Сама функция лирического поэта тогда может пониматься как «сотериологическая» для души прославляемого — о чем я и пишу в статье.

BY NUMINOSUM