Крики моей дочери эхом разносились по стенам ванной комнаты. Она выглядела как мокрый щенок — зачатки светлых кудряшек прилипли к её круглому лицу, вода стекала в глаза.
Я сидела в ванной с красным пластиковым горшочком в руке (купленным в предродовом бреду стремления высаживать младенца и не пользоваться памперсами) и чувствовала, как внутри меня нарастает недоумение.
Агния была в ярости из-за того, что мыло попало ей в глаза. Мыло, стоит отметить, которое она сама туда направляла. Снова и снова. Несмотря на её собственные протесты. И мои.
Я бы рассмеялась, если бы не была так занята тем, чтобы её глаза перестали щипать. И если бы я не была такой до ужаса уставшей.
На следующий день я переписывалась с одной мудрой женщиной, мамой подростков. Каким-то образом разговор перешёл на тему духовности. Она написала что-то вроде: «Знаете, так долго всё священное было о том, чтобы возвыситься над хаосом человеческой жизни. Но, мне кажется, большая часть самой духовной сущностикроется в материальном».
В голове всплыла сцена из ванной, где Агния кричала.
В тот день (в свои 9 месяцев) она уже по неведомым мне причинам была живым воплощением «ужасных двух лет». Она напоминала уменьшенную версию всей абсурдности человечества.
Что такое война, если не люди, снова и снова попадающие мылом себе в глаза, а потом протестующие против этой несправедливости? Что такое климатическая катастрофа? Политический тупик?
Мы любим представлять себя рациональными существами, но на самом деле мы мастера в оправдании наших же самоуничтожающих поступков. Мы крайне нелогичные притворщики.
Родительство настолько многогранно в своей унизительной правде. Я уже ничего не думаю о том, чтобы обнаружить пятно грязи или чего похуже на своей одежде. Бывали моменты, когда я буквально ловила рвоту руками и чувствовала облегчение, что это не попало на что-то, что придётся стирать. Она протягивает мне пережеванный кусочек груши, и я ем его, не задумываясь.
Это унижение касается и эмоций. Когда дочка превращается в 11-килограммовую бурю чувств, не способную справиться с потерей желаемого, я становлюсь совершенно беспомощной перед лицом этих эмоций.
Двухлетний ребёнок может поставить меня на колени, заставив отчаянно искать способ перехитрить чувство, которое нельзя рационализировать. Я смотрю по сторонам, вверх на потолок, в поисках спасения, но в материнстве нет аварийного выхода.
Среди всей этой базовой физической реальности, среди всего этого животного накала есть дар ясности.
Мы — плоть и кровь. Мы — мышцы и кости. Мы — жажда и разочарование. Мы — создания. Мы — телесные.
Когда я посмотрела значение слова «телесный», меня позабавило, что одним из синонимов оказалось «недуховный». И снова я чуть не рассмеялась, потому что теперь понимаю, насколько нелепо противопоставлять тело, материальное и беспорядочное всему священному. Они так тесно переплетены. Именно они делают нас такими нелепыми и такими любимыми.
Я не претендую на глубокое понимание формальной религии. Честно говоря, я необычайно невежественна в вопросах религиозных текстов, их учений, истории. Но теперь я точно знаю самые простые уроки заботы, многие из которых кажутся мне неоспоримо священными, несмотря на то, что они могут быть безумно скучными, утомительными и иногда даже неприятными.
Обязательство любить кого-то такого маленького — вопреки логике, перед лицом огромных чувств и неумолимых физических потребностей — стало самым религиозным опытом в моей жизни.
Оно учит меня человечности так, как не смогли бы никакие тексты. Оно одновременно смиряет и возвышает меня.
Крики моей дочери эхом разносились по стенам ванной комнаты. Она выглядела как мокрый щенок — зачатки светлых кудряшек прилипли к её круглому лицу, вода стекала в глаза.
Я сидела в ванной с красным пластиковым горшочком в руке (купленным в предродовом бреду стремления высаживать младенца и не пользоваться памперсами) и чувствовала, как внутри меня нарастает недоумение.
Агния была в ярости из-за того, что мыло попало ей в глаза. Мыло, стоит отметить, которое она сама туда направляла. Снова и снова. Несмотря на её собственные протесты. И мои.
Я бы рассмеялась, если бы не была так занята тем, чтобы её глаза перестали щипать. И если бы я не была такой до ужаса уставшей.
На следующий день я переписывалась с одной мудрой женщиной, мамой подростков. Каким-то образом разговор перешёл на тему духовности. Она написала что-то вроде: «Знаете, так долго всё священное было о том, чтобы возвыситься над хаосом человеческой жизни. Но, мне кажется, большая часть самой духовной сущностикроется в материальном».
В голове всплыла сцена из ванной, где Агния кричала.
В тот день (в свои 9 месяцев) она уже по неведомым мне причинам была живым воплощением «ужасных двух лет». Она напоминала уменьшенную версию всей абсурдности человечества.
Что такое война, если не люди, снова и снова попадающие мылом себе в глаза, а потом протестующие против этой несправедливости? Что такое климатическая катастрофа? Политический тупик?
Мы любим представлять себя рациональными существами, но на самом деле мы мастера в оправдании наших же самоуничтожающих поступков. Мы крайне нелогичные притворщики.
Родительство настолько многогранно в своей унизительной правде. Я уже ничего не думаю о том, чтобы обнаружить пятно грязи или чего похуже на своей одежде. Бывали моменты, когда я буквально ловила рвоту руками и чувствовала облегчение, что это не попало на что-то, что придётся стирать. Она протягивает мне пережеванный кусочек груши, и я ем его, не задумываясь.
Это унижение касается и эмоций. Когда дочка превращается в 11-килограммовую бурю чувств, не способную справиться с потерей желаемого, я становлюсь совершенно беспомощной перед лицом этих эмоций.
Двухлетний ребёнок может поставить меня на колени, заставив отчаянно искать способ перехитрить чувство, которое нельзя рационализировать. Я смотрю по сторонам, вверх на потолок, в поисках спасения, но в материнстве нет аварийного выхода.
Среди всей этой базовой физической реальности, среди всего этого животного накала есть дар ясности.
Мы — плоть и кровь. Мы — мышцы и кости. Мы — жажда и разочарование. Мы — создания. Мы — телесные.
Когда я посмотрела значение слова «телесный», меня позабавило, что одним из синонимов оказалось «недуховный». И снова я чуть не рассмеялась, потому что теперь понимаю, насколько нелепо противопоставлять тело, материальное и беспорядочное всему священному. Они так тесно переплетены. Именно они делают нас такими нелепыми и такими любимыми.
Я не претендую на глубокое понимание формальной религии. Честно говоря, я необычайно невежественна в вопросах религиозных текстов, их учений, истории. Но теперь я точно знаю самые простые уроки заботы, многие из которых кажутся мне неоспоримо священными, несмотря на то, что они могут быть безумно скучными, утомительными и иногда даже неприятными.
Обязательство любить кого-то такого маленького — вопреки логике, перед лицом огромных чувств и неумолимых физических потребностей — стало самым религиозным опытом в моей жизни.
Оно учит меня человечности так, как не смогли бы никакие тексты. Оно одновременно смиряет и возвышает меня.
Find your optimal posting schedule and stick to it. The peak posting times include 8 am, 6 pm, and 8 pm on social media. Try to publish serious stuff in the morning and leave less demanding content later in the day. Telegram users themselves will be able to flag and report potentially false content. Hui said the messages, which included urging the disruption of airport operations, were attempts to incite followers to make use of poisonous, corrosive or flammable substances to vandalize police vehicles, and also called on others to make weapons to harm police. The best encrypted messaging apps Concise
from us
