Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь своих родителей. Трагизм многих жителей Донбасса в том, что из освобождаемых городов их выдавливали, без учёта желаний, на Украину. Просто, чтобы выехать в ДНР (15 минут от Авдеевки в Донецк) нужно было сначала попасть в Россию, а значит преодолеть несколько стран, иметь крепкое здоровье и финансовые возможности для этого. Вернуться будет непросто и удастся не всем. К тому же, если когда-нибудь я и увижу отца, он не увидит меня - папа практически ослеп после 2014 года. Я знаю это, но стараюсь не думать.

Наверное, поэтому так больно было смотреть мне «Во имя отца» Анны Ревякиной. Там каждая реплика била в солнечное сплетение и едва давала перевести дыхание. Аня пригласила меня в «Новый театр» и, признаться, я настроилась на что-то военно-патриотическое с воззваниями. И ошиблась.

Камерный спектакль, где кажется, Аня один на один говорит только с тобой, настолько это исповедально и откровенно. Ведь у меня все было почти так же, как в семье Ани – развод родителей, неприкаянность, растерянность, беззащитность и лютая ненависть к любопытной прыщавой однокласснице, которая как-то в школе схватила меня за рукав и, дыша в лицо столовскими пирожками, поинтересовалась с ехидцей: «А вас что папа бросил?»

Все это вдруг со дна памяти подняла Аня. Взрослые игры, где маленькая девочка захлёбывается от тщательно скрываемой боли. А потом, когда девочка сама становится взрослой, большая политика приходит в ее город, в Донбассе начинается война и она снова становится маленькой и беззащитной, пытающаяся, как рыба, боковой линией угадать, какая комната в ее квартире, наиболее безопасна.

Тут нужно сказать, что всем дончанам, не оставившим дом с 2014 года, пережившим все мински и перемирия, выстрадавшим российское гражданство, очень тяжело смотреть, читать и слушать о нашей войне. Не потому что нас мучают флешбэки и фантомные боли, мы, донецкие, не такие уж неженки, а потому, что редко кому удаётся не сфальшивить. Вечно пережимают со слезой и с героизацией.

Аня же была точной. Потому что сама дончанка. Тут и про "парковаться" в родной квартире, и про одежду, которая для дончанок всегда больше, чем просто одежда и про суть кевларовых людей, живущих в крае степей и рукотворных гор.

- Ты слишком донбассоцентрична, - обвинил меня однажды донецкий коллега.

И мне было так радостно эту же донбассоцентричность встретить в Анином спектакле.

- Слушай, ну последняя сцена со Сталиным и Путиным, беседующими у ГУМа о сути донецких людей – это огонь, конечно. И что возрождение смыслов пойдет с Донбасса – тоже. Но ты не боишься обвинений в донбассоцентричности? – поинтересовалась я у Ани.

- Мне кажется это здорово – быть донбассоцентричными, – рассмеялась Аня.

Мне бы хотелось, чтобы этот спектакль все же показали однажды в Донецке. Он прежде всего о любви и умении прощать. Аня сказала, что не хочет делать больно землякам. Но мне кажется, что через эту боль можно исцелиться. Ведь первое, что я сделала, на следующий день после показа, позвонила папе:

- Папа! Привет! Как дела?

И услышала в телефоне родной голос.